Взлётно-посадочная полоса ноль-восемь - Страница 32

— Ванкувер, мы так рады вас слышать! — Джанет от радости схватилась за голову. — У нас проблемы. Самолет падал, и радио отключилось. Но сейчас уже все в порядке — все, кроме пассажиров, они не очень хорошо переносят все это. Мы снова набираем высоту.

И тут опять заговорил Трэливен, так же четко и ясно, как и раньше, но в голосе его тоже чувствовалось заметное облегчение.

— Хелло, Джанет! Я рад, что вы поняли, что потеряли частоту. Джордж, я предупреждал тебя об этой опасности. Ты должен постоянно следить за скоростью. И еще одно: если ты падал и выкрутился из этого положения, это значит, что ты не утратил своих навыков, как пилот.

— Ты слышишь? — спросил Спенсер у Джанет, все еще не веря.

Они обменялись натянутыми улыбками. Трэливен продолжал:

— У тебя был неприятный момент, поэтому через минуту-две попробуем еще раз, аккуратнее. Пока ты набираешь высоту, я хочу услышать от тебя показания некоторых приборов. Начнем с наличия топлива…

Пока капитан перечислял, что его интересует, дверь в кабину открылась и опять заглянул Бэйрд, собираясь их о чем-то спросить, но увидев их сосредоточенность, промолчал. Он зашел, закрыл за собой дверь, опустился на колени около неподвижных тел пилотов, рассматривая их лица. Дан наполовину выкатился из-под одеяла и лежал, поджав колени, тихо постанывая. Доктор поправил одеяла, подоткнув их со всех сторон, протер им лица влажной салфеткой и на несколько секунд задумался. Затем он поднялся, опираясь о пол руками. Джанет диктовала в микрофон показания приборов. Не говоря ни слова, доктор вышел, тщательно прикрыв за собой дверь.

Снаружи все напоминало скорее приемный покой больницы скорой помощи, нежели пассажирский салон авиалайнера. Тут и там в битком набитом салоне в откинутых креслах лежали больные пассажиры, укутанные одеялами. Один-два из них были совсем неподвижны и едва дышали. Другие корчились от боли, а их друзья и близкие со страхом смотрели на них, время от времени вытирая им лица влажными салфетками. Нагнувшись, чтобы доходчивее объяснить и не беспокоить окружающих, «Тушенка» говорил пассажиру, которого он недавно буквально заткнул в кресло:

— Послушайте, я же не обвиняю вас! Случается, что иногда необходимо выпустить пар. Но ведь нельзя же кричать, когда вокруг полно пассажиров, которым очень плохо, особенно женщинам. Старина док у нас настоящий герой, а также те двое, что управляют самолетом. В любом случае, мы должны им доверять, если хотим приземлиться в целости и сохранности.

На время подчинившись, пассажир, который был вдвое крупнее «Тушенки», с каменным лицом уставился на свое отражение в иллюминаторе. Маленький англичанин подошел к доктору, который с благодарностью пожал ему руку.

— Вы просто чародей, — сказал он.

— Я сам испугался больше него, — горячо убеждал его «Тушенка», — да, в самом деле! Черт, если бы вас с нами не было… — Он выразительно пожал плечами. — Что вы думаете обо всем этом?

— Я не знаю, — ответил Бэйрд. Лицо его осунулось. — У них там, в кабине, неприятности. И это неудивительно. Я думаю, Спенсер сейчас в ужасном напряжении. На них сейчас больше ответственности, чем на всех нас.

— Сколько нам еще лететь?

— Понятия не имею. Я совсем потерял чувство времени. Но если мы не сбились с курса, то уже не очень долго. Кажется, что прошли дни.

«Тушенка», как можно спокойнее, спросил его:

— Как вы думаете, док, у нас есть шанс?

Доктор, в крайнем раздражении, потряс головой.

— Что меня спрашивать? Я полагаю, шанс есть всегда. Но управлять самолетом в воздухе и посадить его, не разбив на мелкие кусочки, совершенно разные вещи. Это понятно даже мне. В любом случае, это не добавляет шансов большинству из них.

Он присел, чтобы взглянуть на миссис Чилдер, нащупал ее запястье, отметил ее сморщенное, неподвижное лицо, сухость кожи и частое, поверхностное дыхание. Ее муж хриплым голосом пытал его:

— Доктор, неужели это все, что мы можем для нее сделать?

Бэйрд взглянул в закрытые, запавшие глаза женщины и медленно произнес:

— Мистер Чилдер, вы имеете право знать правду. Вы человек здравомыслящий — и я скажу вам напрямик. Мы выжимаем все, что можем, но для вашей жены это, в лучшем случае, шанс.

Чилдер открыл было рот, но промолчал.

— Для вас будет лучше, если вы это осознаете, — Бэйрд медленно подбирал слова. — Я сделал для нее все, что в моих силах, и буду продолжать делать и дальше, но этого крайне мало. Пораньше, имея морфий, я мог бы облегчить ее страдания, но сейчас природа сама позаботилась об этом и отключила ее сознание. Если вам от этого будет легче, то…

К Чилдеру, наконец, вернулся голос:

— Я совсем не хотел, чтобы все это говорили, — запротестовал он, — но, чтобы ни случилось, я благодарен вам, доктор!

— Конечно, — с теплотой в голосе перебил его «Тушенка». — И мы все — тоже. Никто бы не смог сделать больше, чем вы, док! Это просто чудо, вот это что!

Держа руку на лбу женщины, Бэйрд слабо улыбнулся.

— Добрые слова не должны подменять добрые дела, — сказал он сурово. — Вы — человек мужественный, мистер Чилдер, и я вас уважаю за это. Но не надо себя обманывать.

«Момент истины, — подумал он с горечью, — так и есть. Я знал, что он наступит сегодня ночью, а также знал, какой будет ответ. Вот какой привкус у настоящей правды: соленый. Никакой романтической героики. Никакого приукрашенного изображения того, что ты думаешь о себе, или того, что бы тебе хотелось, что о тебе думали окружающие. Это — правда. В течение следующего часа мы все, вполне вероятно, погибнем. В крайнем случае, я покажусь таким, какой я есть. Негодный, отвратительный неудачник. Когда подошло время, я стал неадекватен. Законченный некролог!».